Без царя в голове

Максим Соколов, колумнист журнала «Эксперт»

До реально организованных общественных работ дело нигде еще не дошло, но сами разговоры о таких работах вполне себе ведутся. Б. Обама, вызывая тень Рузвельта, говорил о массовом обновлении обветшавшей инфраструктуры. С учетом того, представители каких профессий потеряли работу и представители каких будут востребованы на строительстве дорог и мостов, без переквалификации (она же — общественные работы) тут вряд ли обойдешься. Глава СФ С. М. Миронов еще в декабре собирался таким образом смягчать сокращение военных кадров, видя в уволенных офицерах будущихграмотеев-десятников, руководящих строительством дорог и обновлением ЖКХ. Лоялистские юноши (сами, правда, не в полной мере стремясь на строительство) одобрительно поминали рузвельтовские хайвеи и гитлеровские автобаны.

Несколько охладил энтузиазм разве что ректор АНХ В. А. Мау, указав, что дороги, построенные в США общественниками, в ближайшую зиму вспучило (почему не вспучило гитлеровские автобаны неясно — в Германии климат в целом суровее), но затем он тут же призвал вербовать безработных не в дорожники, а в ландскнехты, реформируя таким образом армию, так что здесь было не столько отрицание идеи, сколько конкуренция за ресурсы. Твердое отрицание удалось найти лишь единожды — у главы комитета по промполитике СФ В. Г. Завадникова, но, поскольку под взятым у великого учителя фон Мизеса заголовком «Деструктивная политика» он сообщает: «Нельзя вкладывать деньги в… бесплатные дороги, в озеленение — это не порождает новых денег. Вы один раз потратили, а новых ценностей не создали», — тут мы скорее имеем дело с идейной ортодоксией. Странно требовать от раввина, чтобы он рекламировал тамбовскую ветчину. Все же остальные, до Мизеса не столь дочитавшиеся, идею в принципе приемлют.

Что и понятно. Идея (и практика) довольно давняя. Колокольню Ивана Великого строили в рамках общественных работ в глухие дни Бориса Годунова, т. е. очень задолго до Рузвельта. Если же говорить про 30−е гг. XX века, то Рузвельтом и Гитлером дело далеко не ограничивалось. Это вообще была эпоха преобразования природы. Тогда же Муссолини превратил расположенные к юго-западу от Рима смертоносные Понтинские болота в цветущий край, а во вполне демократических Нидерландах были проведены (причем чисто на пердячем пару — что твой Беломорканал) гигантские гидротехнические работы по осушению Зейдерзее и созданию из дна морского новой провинции.

Собственно, и стройки первых пятилеток, без ГУЛага, конечно же, не обошедшиеся, по большей части все же строились совсем не з/к, а людьми вольными. «Сидят в грязи рабочие, подмокший хлеб жуют» — это люди, своей волей приехавшие строить город-сад. На эту каторгу их погнали успехи колхозного строя, но, строго говоря, крестьянин был волен и не ехать на великую стройку, наслаждаясь у себя дома колхозным изобилием. Примерно как американский безработный, которого на общественные работы тоже не под конвоем везли.

Не слишком сильная зависимость от политической системы — характерная черта общественных работ. По состоянию, скажем, на 1934 г. уровень свобод (resp.: уровень репрессий) в СССР, Германии, Италии, США, Нидерландах различался достаточно сильно, готовность же тяжко работать вдали от дома фактически за плошку супа да кусок хлеба оставалась единообразной.

Разъяснение было сделано довольно давно: «В мире есть царь, этот царь беспощаден. // Голод названье ему… // Он-то созвал сюда массы народные, // Многие в страшной борьбе, // К жизни воззвав эти дебри бесплодные, // Гроб обрели здесь себе». При желании создателем Нового курса можно называть и графа П. А. Клейнмихеля. Впрочем, приоритет тут не очень важен. Важнее, что три четверти века назад никому не надо было объяснять ни практически, ни — уж тем более — теоретически, что такое царь-голод.Под его властью человечество жило со времен Адама и Евы — и три четверти века назад под нею очень даже продолжало жить. Поэтому идея тяжкой и черной работы «за покушать», не вызывая бурного восторга, никакого особого противления также не вызывала — ибо как иначе? Разцарь-голод, то что же делать? По состоянию на 1934 г. этот царь был у всех в голове, отчего и кризисное преобразование природы превосходно задалось.

За прошедшие с тех пор годы царь-голод лишился существенной доли своей власти. Разумеется, в мире есть много земель, откуда он никогда не уходил и где он царит по-прежнему всевластно. Однако когда речь идет об общественных работах и шире — о мотивации людей в тяжкую пору, имеются в виду совсем не эти злополучные земли, но земли, уже несколько десятков лет как не знакомые со страхом физического голода. После войны и счастливые страны Запада, и СССР с его европейскими союзниками забыли это физическое чувство как социальное явление. Поскольку социальное явление не самое приятное, а к лучшему граждане привыкают быстро, забыли (или так показалось) навсегда. Если люди прежней эпохи знали про этого царя, что он всюду незримо стоит за плечами — и это было неотъемлемой частью культурного и поведенческого стереотипа, то сегодня стереотип полностью утрачен.

Практически всеми это было воспринято как достижение, делающее честь человеколюбию нашего времени — да так оно и есть. Особо твердые либертарии, для которых всякая форма социальной защищенности есть смертный грех, это дело обличали, но кто же сектаторов слушал — тем более что секта взаправду специфическая.

Тем не менее не обязательно быть твердым либертарием, чтобы понимать: общественные работы как природопреобразовательный, антикризисный, созидательный, социально ублажающий etc. инструмент в качестве необходимого условия своего осуществления требуют, чтобыцарь-голод был полностью в своих правах. И чтобы властвовал также и в головах людей, eo ipso* (тем самым, лат.) не нуждающихся в дополнительном убеждении. Поскольку того царя-голода (пока) больше нет, разговоры об общественных работах, для запуска которых нет самого необходимого условия, выглядят легкомысленными.

Разговаривающие не задумываются, чем именно движимые массы народные вдруг добровольно пойдут взывать к жизни дебри бесплодные. А ведь в добровольности вся и штука.